Жена детородная

– Верь мне, Клавдия, видел твоего благоверного, покойничка нашего, как вот тебя сейчас вижу… На гитаре он играл в переходе через улицу, под землей опять-таки! Играл и пел «Батяню-комбата», здорово пел!

Это была любимая песня Коли, да и на гитаре он играл совсем как артист. Так что боль потери, схлынувшая совсем недавно, вновь явилась к Клаве. Она разволновалась, растревожилась и, несмотря на уговоры родных не верить пьянице-Митьке, решила утром поехать в Москву.

В поезде она все думала про Колю, ведь похоронили, военком речь произнес, народу было почти все село. А Колька жив! И домой не едет, будто у него нет молодой жены, которая все глазоньки выплакала, ожидаючи. Любили друг друга крепко, в школе за одной партой сидели.

– Ну, Петровна, – говоривал отец Кольки матери Клавы, – быть твоей девке в нашем дому!

– Так уж в вашем, – подбоченившись, отвечала гордая Петровна. – Есть женихи покрасивьше да побогаче!

А вот Клавдия выбрала Колю. Сыграли свадьбу, а через месяц забрали парня в армию и после учебы загнали в самое пекло – в Чечню. В деревне бабы боялись Чечни больше, чем тюрьмы. Потому как часто вместо сыновей привозили в район «цинки», и стонала вся деревня от боли и жалости. Поэтому, когда молодой парень в тюрьму попадал за мешок зерна, мать его крестилась и говорила: «Повезло сыночку!»

Скоро электричка прибыла в Москву. Митька, как мог, объяснил ей, в каком районе встретил Колю. Клава туда и направилась, долго ходила по разным подземным переходам. Чем там только не торговал бедный люд! Ободранными кошками, пирожками, срамными журналами… Гадали, пели, играли… Стояли молодые девчонки, грудь и коленки выставив, с сигаретами, юбчонки короче трусов. Пахло мочой и прелью бетона. Лучи солнца сюда не пробивались, от неоновых ламп лица людей были бледно-синими. Казалось, это загробный мир, в который она спустилась, чтобы отыскать Колю.

Правда, почти везде звучала веселая музыка, которую наяривали неудавшиеся музыканты. Но Коли среди них не было… Клава уже собралась идти в другое место, как в белом окне входа появилась фигура парня в десантной форме, с космами волос, скрывавших лицо. Голубой берет был грязным, через плечо висела гитара. Чуть прихрамывая, он прошел вглубь перехода, сел на ящик и, вытянув ноги, задрал штанины. Вместо ног были протезы. Солдат взял в руки гитару, раза три прошелся пальцами по струнам. И вдруг гитара застонала, заиграла в руках парня, а из-под масляных косм хриплый надтреснутый голос запел:

– Комбат-батяня! Батяня-комбат!

Ты сердце не прятал 

за спины ребят…

У Клавы подкосились ноги, она упала на  четвереньки и поползла к солдату, крича не своим голосом:

– Коленька! Родненький! Муж мой!

Солдат, покачнувшись, вскочил, подхватил Клаву, и они закачались, как два сломанных колоска под ветром. Толпа собралась возле них, и какой-то бомж, вытирая слезы и запивая их бормотухой, объяснял любопытным:

– Вишь, у Кольки нашего жена нашлась! Муженьком назвала! Верная баба! А  он домой не хотел ехать. Это нам некуда податься…

– Как же ты, Коля? Мы же тебя похоронили, – продолжала рыдать Клава. – Почему домой не вернулся?

– Потому и не вернулся, что похоронили. Кому я такой нужен? Тебе, что ли?! – Коля исподлобья посмотрел на жену и еще больше вытянул протезы. 

– Мне, миленький, мне ты нужен! – крикнула Клава. 

– Не верю… В деревне и без меня дедов беспомощных хватает. А на твоем горбу сидеть не буду.

– Не будешь, миленький, не будешь, – обрадовалась она словам мужа. – Мы тебе работу найдем! Будешь хоть сторожем на ферме. Кури да радио слушай…

– Нет, Клава, разошлись наши пути-дорожки, – решительно сказал Коля.

Вдруг из толпы вышел парень с косой челкой и в кожаной курт-ке. Глазки его так и буравили Клаву.

– Иди, девка, отсюда! Мужик при деле, с тобой не пойдет. Наш он теперь, бомжовский, вам не нужен. А мы ему и выпить дадим, и не такую кралю отыщем.

Клава почувствовала скрытую угрозу, исходящую от этого парня. Она поняла, что он что-то имеет с таких, как ее Коля. Но не зря в деревне она слыла боевой девчонкой!

– А ты откуда, злыдень, взялся? – уперла Клавдия кулаки в бока. – Грабишь таких, как мой муж? А в рожу поганую не хочешь? Я его два года ждала, а похоронку получила. Ты слезы мои вытирал, паскуда ты этакая?

Она взмахнула кулаками, но парень уже куда-то смылся. В толпе засмеялись.

– Так его, девка! Кому война, а кому мать родная!

– Не одни генералы наживаются, и такая вошь укусить хочет. Бери мужика на закорки да тащи в такси. А ты, дурак, едь с женой, вон она у тебя какая! Что тебе с нами пропадать?

– Не поеду! – отвернулся Колька и вновь потянулся к гитаре.

Тут Клава не выдержала. Ногой она отбросила гитару в сторону и, упав на колени, схватила голову мужа, глянула в его виноватые глаза.

– Спасибо тебе, Коленька, спасибо! Утешил меня, вдову детородную. Помнишь, о сыне с тобой мечтали? А вместо сына – на тебя похоронка. Кто меня замуж возьмет, кто мне ребеночка сделает, ты подумал? Пьяница Семка? Дед Панкрат? За кого я замуж вышла? За кобеля нашего?

Она залилась горькими слезами, Николай молчал. Вдруг он скрипнул зубами, лицо его перекосилось, глаза заблестели. Он сказал, как пролаял:

– Прости, Клава, что не верил тебе! Там, в Чечне, многих нас покалечило. От многих жены отказались! Не знал я, что ты такая!

Клава прижала голову мужа к груди. Женщины в толпе плакали.

– Не знал, так знай, я тебе по гроб верная была и буду. Никогда не обижу, словом не попрекну. Ты ведь муж мой, Коленька!

Они прижались друг к другу и закрыли глаза. Сколько времени прошло – неизвестно. Толпа разошлась.

– Давай, Коль, собираться, – слабо сказала Клава. – На вокзал поедем.

Гитара аккуратно была прислонена к стенке. Коробка, куда бросали мелочь, была закрыта. Когда Николай ее открыл, она была доверху наполнена деньгами… Непроизвольно он взял гитару и, глотая слезы, прохрипел:

– Комбат-батяня! Батяня-комбат!

За нами Россия, Москва и Арбат!..