Главная Нам пишут Отец и сын

Отец и сын

Каждую осень нас, студентов Псковского пединститута, отправляли на месяц убирать картофель в один из районов области. Районы все время менялись, поэтому было интересно познать край псковский. Врать не буду: не мешал нам и лишний месяц каникул, тем более в своем студенческом коллективе, где можно было и танцы устроить, и в соседнюю деревню на гулянку сходить, померяться силами с деревенскими парнями.
Разместили нас в колхозном клубе. Дед-возчик привез стожок духмяной соломы, которую мы распустили по полу и накрыли привезенными из «общаги» одеялами. Получилась приличная спальня. Свою девчата устроили на сцене и завесили двойной занавеской, мы – на полу, откуда были вынесены старые стулья.
Так начались наши трудовые будни. Утром, выпив прямо из бидона по кружке молока с хлебом, мы отправлялись на поле собирать картофель из-под двух картофелекопалок. Девчонки собирали, мы носили и высыпали в мешки, которые потом грузили на тракторные тележки. Сила играла в нас, работа казалась нетяжелой. К тому же природа, окружавшая нас: холмы, поросшие сосняком и елками, вдали – голубые чаши озер – навевала романтическое настроение.
А вот мне не повезло. Спустя две недели из «педа» позвонили на почту и приказали срочно приехать в Псков на студенческие педагогические чтения. Делать нечего: собрал свой рюкзачок, сел в телегу к деду Архипу, который вез картошку в школьный интернат, и поехал в Новоржев, чтобы оттуда на автобусе добраться до Пскова. При выезде из деревни глаза мои вновь заприметили заросший уголок с рассохшимся крестом, долженствующий означать чью-то человеческую могилу. Признаться, когда я ходил на озера рыбачить, эта непонятная «гробница» не раз мозолила мне глаза, но я все забывал спросить у местных жителей, кто допустил такое безобразие. Теперь я спросил о ней деда Архипа.
– Да то дело давнее, сынок. В войну тут Ваську Шлепкина похоронили, сынка тогдашнего бригадира.
– И что, некому привести могилу в порядок? Человек все-таки…
– Тебя Никитой, кажись, кличут? Так вот что я тебе поведаю, Никита. Могила эта проклятая и не отпетая батюшкой. А по ночам, говорят, из-под березы покойник Васька встает и по деревне шарится, чтобы у кого чего украсть…
– Так он что, вором был?
– Первостатейным, сынок. Да не просто вором, а церкви обкрадывал. Сам-то он худенький парнишка был, мог через любую решетку пролезть. Пока мать его жива была, таких безобразиев не наблюдалось. А вот когда померла, через год Васькин батька, бригадир Левонтий Шлепкин, привел в дом мачеху. Да злющую такую, упаси Господи.
Дед Архип перекрестился. Слез с телеги, подтянул подпругу на лошади, вдарил сапогом по колесам и мы вновь поехали.
– Левонтий, Никитушка, воров ненавидел особо. Нюх у него на краденое был, как у бывшего чекиста. Бывалыча, бабы в штаны зерна наберут курам с зернотока, а их уже Левонтий у выхода встречает. Прости, Господи, и смех, и грех! Бабы орут, Левонтий под юбки лезет, мужики ему зубы считают. Ох-хо-хо! К одной бабе в штаны полез, а они, поди, и лопни. Зерно по ляжкам так и посыпалось.
– Ненавидели, наверное, бригадира селяне?
– Да не то чтобы ненавидели, знали, что у самих рыльце в пушку. А вот Ваську ему простить не могли! Тот уже подрос, стал вором авторитетным среди новоржевских вертухаев. Мужики его не раз убить грозились, да все само собой разрешилось…
– Это как же, дед Архип?
– Должон я тебе сказать, что за воров-ство Василия Левонтий страшно переживал и стыдился. Но виду не показывал. А вот бил он Ваську смертным боем. Тот три раза лежал в больнице с отбитым нутром. Однако отца милиции не выдавал, обещал сам разобраться.
– Ну и разобрался?
– Разобрался… Только не по-божески как-то. Ну, набил бы морду, сломал пару ребер: чего между родными не бывает. А он сподличал, погаными руками батьку убил.
Дед Архип вдруг натянул вожжи, остановил телегу у небольшого озерка и предложил перекусить. У меня самого еды не было, на что дед ухмыльнулся и пробормотал: «Понятно – студент». Зато запасов деда хватило на двоих. Лошадь Архип выпряг и пустил попастись на зеленую травку. Она долго смотрела на хозяина, не даст ли он ей горбушку хлеба, но дед Архип на такой разор не пошел, потому, как хлеба прихватил мало. Под огурец старик выпил пару стопочек, предложил и мне, но я отказался. Потом дед задымил закруткой с самосадом и, видя мое нетерпение, продолжил рассказ.
– Война началась, милок. Долго она нашу деревню не трогала, но однажды на машинах фрицы все-таки и до нас добрались. Приехали рано утром, всех кур передушили, кабанчиков прирезали, а потом людей в одну шеренгу построили. Немецкий офицер по-русски неплохо говорил, видно, из какой-нибудь Курляндии. Ну и спрашивает:
– Кто из вас есть коммунист и партизан? Говорит правда, иначе расстреляем всех.
Все, конечно, молчат, из строя не выходят. Тогда по приказу офицера из строя вытащили трех мужиков. У них на фуражках сохранились следы, вмятины от звездочек. Тут же у забора и расстреляли…
И тут же из строя выскакивает Васька, показывает на офицера и кричит офицеру:
– Вот он, самый главный коммунист, господин офицер, да еще и советский начальник. Народу житья не дает, выслуживается перед властью.
Левонтий как стоял, так и стоит. Только лицо побелело и нога, раненная в гражданскую, в колене согнулась. Офицер подошел к Левонтию и ткнул его хлыстом в грудь:
– Так ты коммунист? Почему молчать? Почему не даешь житя русский селян, которых мы пришли освобождать? Расстрелять!
Когда Левонтий улегся у плетня и несколько раз дер-нул раненой ногой, офицер подошел к Василию и протянул пачку сигарет:
– Кури, русский паренек. Будешь в этой деревне старостой.
Васька вытаращился на офицера испуганными глазами и, выкинув вдруг руку, заорал: «Хайль, Гитлер, товарищ-гражданин офицер». Тот брезгливо улыбнулся... А утром на березе на краю деревни обнаружили повешенного Ваську. Кто такое совершил, никому не известно. Может, партизаны, может, свои же. Трех убитых захоронили на деревенской площади, сейчас там оградка и плита с фамилиями. А Ваську закопали возле березы. Чья-то рука крест соорудила на могиле. Гад, конечно, сволочь, отцеубийца, а вроде, как и человек…
Архип замолчал, докурил уже вторую самокрутку, собрал остатки еды и сказал:
– Давай, паря, собираться. Как бы на автобус тебе не опоздать. Рейс вечерний, да нам надо еще и в интернат заехать, картош-ку сгрузить.
Скоро мы вновь ехали по песчаной дороге, в которой вязли колеса. Дождь, выпавший ночью, уже просыхал. Мы въехали на высокий холм, совершенно безлесный. Вид был изумительный, простор беспредельный. Архип вдруг тоненьким тенорком запел какую-то русскую народную песню, запел протяжно, с придыханием и закатыванием глаз. И история про Ваську забылась как-то сама по себе.
Игорь ФАДЕЕВ